Часть первая
Седьмой сон был уже на подходе, когда телефон разорвался истерическим визгом. По омерзительной назойливости трезвона я понял, что это Димыч. Только он умеет сообщать оттенки своей бестолковой сущности всему, к чему имеет хотя бы отдаленное отношение. Моя мама обычно называет его «селедочий хвост» (видимо за скользкость характера; хотя вполне может быть, что и за специфический запах, витающий вокруг Димыча незримой, но очень сильной аурой. Сам Димыч втайне гордится этим запахом и говорит: «Это гормоны. Я же самец, в конце-то концов…»). Моя мама вообще мировая тетка. У нее татуировка на лопатке и привычка дымить в постели. Она неплохо (как сама говорит) знает китайский язык и периодически подрабатывает переводчицей, когда в нашем убогом городишке возникает нужда в этом не слишком распространенном знании. Мечта выдать ее замуж занимает мой мозг с десятилетнего возраста. Знакомых мужиков у мамы много, но тапок огромного размера не было в нашем доме лет семь, с тех пор, как папа… Она говорит, что мужикам не нравится, когда женщина курит в постели. А по мне так это даже хорошо. Так она, к примеру, не унюхает, что ты сам сегодня тайком дымил, и из чувства такта или скрытой вины не станет ругать, если заметит, что ты снова лопаешь чипсы на сон грядущий. Вобщем, я не отчаиваюсь устроить мамину судьбу, надеясь в нужный момент выскочить, как чертик из табакерки, и особенно презентабельному претенденту на мамину руку разъяснить, что к чему... После их свадьбы можно будет, наконец, подумать и о моем отъезде в джунгли…
- Слышь, ты чего трубу не берешь? – орал телефон димычевым голосом. – Спишь что ли?.. Что полтретьего ночи?.. Охренел, что ли?! Для друзей нет неудобного времени суток! И вообще, я тут попал… У тебя бабки есть?.. Нет?.. Ну ты урод… В любом случае, приезжай. Я на «жабьем взморье». Все, жду…
Пи-пи-пи… пива Димыч, что ли, несвежего хлебнул, что его распирает… неймется, убогому… Нет, чтобы выспаться. Завтра же опять первую пару «профачим». Димычу хорошо, у него отец с деканом бухает, а мне опять доказывай, что я не верблюд… Так думал я, пытаясь одеться как можно скорее и тише. Ночные объяснения с мамой не входили в мои планы, тем более что из димычева сумбура я и сам ни черта не понял. С кроссовками в руках мышью выполз на лестничную площадку, аккуратно захлопнул дверь. Вроде благополучно. Прислушался. Тихо. Судя по всему, мама видела свои китайские сны и не думала просыпаться... Балансируя и изо всех сил пытаясь не завалиться на грязный пол подъезда, обулся и рванул вниз, на помощь недотепистому Димычу.
«Жабьим взморьем» мы между собой называем часть городского парка, прилегающую к берегу грязной речушки с комически не идущим ей названием Кристальная. Это «побережье» считается одним из самых романтичных мест в нашем городке, поэтому, чуть потеплеет, сюда устремляются новоиспеченные парочки с бутылками пива или чего покрепче с целью познать любовь и целомудрие (или наоборот) друг друга. А вокруг парочек, как бы случайно попав в эту часть парка, немым укором прогуливаются яркие девицы, мужского внимания которым сегодня не досталось. «Жабы, жабы наползли» - злобствовал Димыч, когда эти самые «лягушки» вспугнули его третью и самую страстную любовь, которая при виде этих проституточьих оскалов жутко смутилась и тут же ретировалась, чтобы не видеться с Димычем больше никогда... То, что сегодняшняя ночная встреча была назначена именно на «жабьем взморье», категорически указывало на то, что в деле замешана как минимум одна женская особь.
Так и есть. Среди плотного июльского мрака, насыщенного алкоголем и дымом дешевых сигарет, в районе полуразваленной скамейки отчетливо проступали очертания Димыча. Рядом обиженно белела забытая гитара. Внимание Димыча пьяно рассеивалось между парой хихикающих девах. Мое появление было встречено судорожным иканием одной из них.
- Наконец-то, - Димыч стряхнул с себя пепел и достаточно прытко подскочил ко мне. – Сейчас она блевать будет…
Видимо, это была команда к действию. Девица тут же согнулась пополам и ее вывернуло наизнанку. Вторая, все так же глупо хихикая, отвернулась в сторону.
- Во дура-то. Говорил же: давай орехов куплю, а она, мол, на фиг орехи, лучше еще пива… Что теперь с ней делать?
- Слышь, Димыч… Какого хрена тебе от меня надо было? Что я, блюющей бабы не видел? Или тебе общения захотелось?
- Да ты не трынди. Я тут уже офигел с ними. Они, оказывается, студентки медицинского, опоздали, общага на ночь закрылась. Теперь два варианта. Либо напоить их окончательно и торчать здесь до утра, либо… Слушай, а пошли к тебе! Как никак уют, кровати… Глядишь, и выйдет что толкового…
- Идиот!.. У меня же мама дома. И не поведу я домой кого ни попадя… Вдруг они болеют чем-нибудь. Если хочешь, веди к себе домой. Сам их снял, сам теперь и думай, что с ними делать. А я спать…
- Стой. Я домой не могу. У меня с сеструхой договор: сегодня ночью хата ее, завтра моя… - Димычева сестра работала официанткой в местном кабаке и уже три месяца встречалась с перспективным «азером», всячески его ублажая и надеясь на скорое предложение руки и сердца. – Давай так. Потусуй пока тут с этой, сивой. Там еще по бутылке пивчалова вам найдется за лавкой. Я пока прогуляюсь со второй дюймовочкой… попою ей про любовь-морковь… Интим ночного парка, секс на холодной траве… Кхы. А потом мы вернемся, отвалишь домой, дрыхнуть. Если, конечно, не захочешь последовать моему примеру, - Димыч хитро осклабился, схватил гитару в одну лапу, второй выдернул из сидячей полудремы более трезвую «дюймовочку»...
Я и глазом не успел моргнуть, как остался в одиночестве, не считая медленно приходящей в себя девицы на скамейке, и двух бутылок блевотного «Клинского».
Часть вторая
Когда у меня будет много денег, куплю себе микроавтобус и комнату в женском общежитии. Насчет второго пока не очень представляю, насколько возможно это оформить юридически, но такие мелочи меня не слишком заботят. Тем более что мечта эта вполне конкретна и прорисована в моем сознании до мельчайших деталей. Сделаю капремонт, и обставлю берлогу в восточном стиле; я видел по телеку, как это должно выглядеть: светлые обои, низкая мебель, широкая кровать со множеством мелких подушечек (девушкам обычно нравятся такие штуки), зеркальный потолок… Потолок в зеркалах, кажется, это что-то бордельное, но он отчего-то основательно засел в комнате моих грез. Просторная душевая кабинка с тысячами ароматных баночек, огромный холодильник со стеклянной дверцей, всегда забитый соком, пивом и прочими вкусностями… Вобщем, как вы поняли, это должен быть некий «оазис отдохновения» в безумной суете девчоночьего царства. Интересно, получится ли в общаге хрущевской эпохи установить звукоизоляцию? Конфиденциальность в сердечных делах – это, как вы понимаете, прежде всего. Свой старенький компьютер оставлю матери (для игры в «солитера» он еще вполне сгодится), а себе, понятное дело, приобрету самый навороченный ноутбук. Может, даже обзаведусь слугой-японцем, как Фандорин…
- Ы-а-а-а-о-у-э, - судорожно зевала, разинув пасть, брошенная на мое попечение бабца. Ее уже колотил конкретный отходняк, она дрожала и пыталась согреться, обхватив себя руками. – А где Д-дима?
- Б-бросил тебя твой Д-дима, - самым свинским образом передразнил я ее. – И мне велел за тобой присматривать... Чего это тебя так развезло? Вроде вы пиво пили...
Я выудил из-за скамейки две бутылки «Клинского». «Клинское» мне не нравилось совершенно. Еще меньше мне нравилась эта девица, дрожащая, с размазанной под глазами тушью и порванными колготками. Я так понимаю: или ты идешь «сниматься», нарядная, на каблуках и при макияже, - тогда изволь пить совсем чуть-чуть, для храбрости или для куража (или зачем там они обычно пьют?), или ты идешь целенаправленно бухать, - тогда напяль старые джинсы, в которых не жаль при случае поваляться на земле, и какие-нибудь комфортные кроссовки… Если бы я был бабой, я бы точно стал проституткой, веселясь за чужой счет каждый вечер и раскручивая мужиков на все мыслимые в нашей провинции блага. А еще лучше – уехал бы в Москву и устроился в модельное агентство… Интересно, как они выходят на подиум, когда у них месячные? А вдруг платья от кутюрье стоимостью несколько тысяч баксов испачкаются кровяной? Или они в эти дни не работают? От греха подальше… Может даже у них есть свой штатный гинеколог, который перед показом осматривает «вешалок» и допускает только тех, у которых не льет…
- На, глотни, а то тебя колбасит… - я галантно сунул ей в руки открытую бутылку. Она скривила морду, но бутылку взяла. Чего, спрашивается, кривить морду, если ты час назад блевала тут, как ненормальная? Я сплюнул под ноги, краем зрения зацепился за ее левую туфлю, на которой засохли капельки чего-то неприятного, что раньше, судя по всему, было содержимым ее желудка… Стало противно и жалко. Открыв вторую бутылку пива, жадно глотнул мерзопакостную жидкость. Нет, пожалуй, пива в холодильнике моей мечты не будет. В потайном баре будет коньяк и дорогущая водка. Ну и, конечно же, мартини – как же соблазнять моих будущих любовниц без мартини?..
- Как тебя зовут-то?.. – спросил я, чтобы хоть что-нибудь спросить.
- Катя, - еще трясущимися руками достала из дермантиновой сумочки «LM». – У тебя есть зажигалка?
- Не курю, - буркнул я. Катя, тоже мне. Всегда не мог выносить этого женского имени. Сидела бы ты, Катя, с твоей беспомощностью и полным отсутствием инициативы, дома. Не то чтобы мне чего-то там «такого» хотелось, просто терпеть не могу, когда сидит вот так рядом, со следами блевотины на туфлях… Чуть живая, а манерно перекатывает сигарету туда-сюда пальцами, ждет огонька. Типа я должен подорваться, бегать по ночному парку, искать ей зажигалку. Дура. Говорят, им в меде показывают легкие покойника, курившего при жизни. Вроде как от этого зрелища особенно впечатлительные бросают курить навсегда. Вот бы поглядеть. Спросить, что ли?.. Да ну ее. Где же этот гадский Димыч? За это время можно было перепеть весь репертуар «Чижа». Никогда не стал бы бабе петь песни. И не потому, что мои вокальные данные расстраивают даже тараканов на кухне. Просто это пошло и мерзко. А им, глупым, нравится… Хотя что с них взять, декоративный пол.
Катя, которой больше подошло бы зваться «марусей», дохлебала свое пиво и теперь от нечего делать колупала ногтем краску на скамейке. На ногте сиротливо облезал бардовый лак. Никогда не понимал, зачем красить когти, если они у тебя на следующий день начинают неряшливо облупливаться… И вообще, что я здесь делаю?.. Димыч, небось, развлекается в свое удовольствие и думать про меня забыл. Вполне в его духе – выдернуть человека посреди ночи, кинуть его с неизвестной грымзой и свалить… Я набрал его номер. «Ваш Димыч урод и отвратительный мозготрах» - пропела на свой лад сетевое сообщение трубка. Естественно, отключен. Как же, как же, у бедного Димыча пропадет потенция, если его побеспокоить… Друг, называется.
- Ну ладно, ты это… Посиди тут, Димыч с твоей подругой сейчас явятся, - я встал с четким намерением прекратить это бестолковейшее времяпрепровождения. Размахнулся, закинул пустую «клинскую» бутылку в реку. Скрылась в темноте, хлюпнула, булькнула… Хотя нет, хлюпнула, похоже, не бутылка. Катя-растеряха с облупленными ногтями сидела и пыталась, судя по всему, пустить слезу. Во дрянь-то. Почему бабы считают, что, стоит им заныть, как мужики тут же кинутся делать все, чтобы исправить расстроившую их ситуацию. Если ты дура, то это надолго.
- Чего ты ноешь?
- Я не ною… Она никакая мне не подруга… Я в первый раз ее вижу. А Димыч не вернется, я его знаю… Он теперь с этой сучкой останется…
- Где останется? Ночью, в парке, под кустом?.. – эта бабья дурь меня начала порядком злить. Сидели они, значит, пили вместе, а теперь – сучка. И вообще не подруга. Вот девки!.. Я, конечно, Димыча терпеть не могу и периодически готов его убить, но «гнать» на него, понятное дело, не стану…
- ...Тут маньяки, наверное, ходят, как мне тут одной, - продолжала нудить моя «подопечная». - Я лучше с тобой пойду… Просто рядом буду идти, или чуть сзади.
- Делай, что хочешь, - безнадежно махнул я рукой. По своему скромному жизненному опыту я уже знал, что с женщиной, а особенно с пьяной женщиной, спорить совершенно бессмысленно.
Может, ну ее вообще, эту комнату в женском общежитии?..
Часть третья
- С добрым утром!..
Иногда случается так, что самые благожелательные слова не предвещают ничего хорошего: так в три часа ночи, встретив тебя пьяным в стельку у разбитой витрины, на деле не желает ни знакомиться с тобой, ни пить набрудершафт милиционер, привычно отдающий честь и называющий свое звание и фамилию… Так и сейчас утреннее благословление собственной матери угрожающей воронкой торнадо пронеслось по сознанию, опустошенному бессонной ночью и алкогольными излишествами.
Открывая правый глаз (видимо, это такая защитная реакция организма – принимать поутру реальность частями, сначала одним глазом, потом другим), я вспомнил все детали этой бестолковой ночи: «кидалу» Димыча, затерявшегося в парковом мраке со своей «дюймовочкой»; вонючее «Клинское», пить которое не было ни желания, ни настроения; проблевавшуюся Катю с облупленными ногтями; долгое топанье в сторону дома – я впереди, она – чуть сзади, все время что-то толдыча о том, как ей неудобно и как ей нравится Димыч, а я ей не нравлюсь, потому что я не джентльмен и едва не бросил ее на произвол судьбы… И как я сдерживал желание двинуть ей в челюсть, оправдывая себя тем, что женщины такими нудными и тупыми быть не должны, а значит, затрещина не что иное, как воспитательный жест. И как покупали в ларьке дополнительное пиво (покупал-то я; эта дура с видом оскорбленной невинности пялилась в витрину, а когда я вполне дружелюбно спросил ее «Эй, у тебя три рубля есть?», скорчила такую рожу, как будто я лет семь как ее муж, и за эти годы ни разу не приносил ей зарплату)… И как, подходя к самому дому, я вдруг заметил, что она уже буквально висит у меня на руке, по-видимому, собираясь вот-вот уснуть прямо на ходу. Судя по всему, это недоразумение в грязных туфлях было моим сегодняшним наказанием за излишнюю доверительность тому, кого я привык считать другом. Помню, как без особой надежды еще раз набрал номер Димыча: «Ваш абонент перетрахал всех баб в городе и спит без задних ног…» Выбора не было. Обреченно цыкнув на девицу, полез в карман за ключом…
- Общий подъем!.. – в маминой интонации, несмотря на пикантность ситуации, не было ни злости, ни раздражения, одна только предельная деловитость и собранность. За это я маму периодически побаиваюсь – лучше бы съездила по уху или наорала сразу, чем длительное презрительное отношение и ущемление сыновьих прав и привилегий – потом. Вот и теперь, сказала, как отрезала: – Через десять минут все на кухню.
Знаменитая лояльность мамы ко всяческим моим выходкам вызывала всеобщую зависть друзей-знакомых, поэтому, даже сквозь полусонное оцепенение, до меня дошло, что из-за девчонки в моей комнате такой бучи не поднялось бы. Тем более что я гостеприимно постелил Катерине на стульях, так что, сами понимаете, никаких крамольных мыслей в мамину голову закрасться не должно было… Я повернул голову, ставшую неожиданно гипсовой и полой, в сторону гостевого лежбища. Мда… Действительно, ничего крамольного. Не считая лифчика, валяющегося под стульями, подтеков туши на наволочке и голой ноги, торчащей из-под одеяла, в ужасе уползшего куда-то вбок.
- Вставай, студентка, свадьбу проспишь… - неловко пошутил я, натягивая шорты и футболку. Половина восьмого. Если не слишком тормозить, еще успею на первую пару. - Пошли, кофе пить будем.
Тело на стульях зашевелилось и уронило одеяло окончательно, хрипло проговорив:
- Что, Дима пришел?
Вот так. Вопиющуя женская неблагодарность. Ты ее, можно сказать, спас от растерзания злобными маньяками и группового изнасилования (что вряд ли: скорее всего, некоторым было бы полезно померзнуть ночку-другую в парке, авось мозги пришли бы в норму)… Однако взывать к совести наполовину морально разложившейся бабенции не хотелось совершенно. Поэтому я любезно швырнул моей несостоявшейся соблазнительнице ее убогие шмотки и рыкнул:
- Делать ему больше нечего. Дрыхнет, небось, поверх твоей подруги… - тут я осекся, заметив, как искривилось жалкая девичья мордочка. – Ладно, времени мало. Одевайся, иди в ванную, приведи себя в чувство. Потом давай на кухню…
Жертва Димычева раздолбайства стала облачаться со скоростью деления ядер стронция. Я, понятное дело, деликатнейшим образом отвернулся к книжной полке, не забыв полюбопытствовать в стеклянной дверце, прикрывавшей книжные корешки, каких размеров попа у моей случайной сожительницы. Попа была ничего себе, но на душе все равно сделалось гадко и одиноко. Идея приютить эту оторву на ночь была бредовой даже в том случае, если за невзрачной Катюхиной внешностью скрывался гений нейрохирургии… Тем временем обладательница вполне сносной попы тенью выскользнула из комнаты, забыв спросить, где находится ванная. Ничего, не заблудится. Типовые квартирки – не катакомбы, даже такая потеряха определится на местности. Кое-как распихав одеяла и подушки по местам, я отправился на кухню, старательно удерживая на лице маску полнейшей независимости.
Утренние запахи несколько сняли моё напряжение: кофе благоухал, гренки дожаривались, мама нервно курила в открытое окно.
- Привет, ма… Ты не переживай, это Катя, из меда. Мы гуляли компанией, с Димычем, а потом ее общага закрылась, я же не мог человека кинуть на улице… Ничего такого не было… - заговорил я быстро и, как мне тогда казалось, убедительно. Мама, почему-то устало махнув рукой, тут же меня перебила:
- Да помолчи ты… Не десять лет, соображать уже должен. И отвечать за свои поступки… Но сейчас не до этого. Звонила сестра твоего Димыча, плакала в трубку и спрашивала, дома ли ты. Твой драгоценный Димыч не явился домой. Его мобильный не отвечает. Вобщем, звони ей, отдувайся за своего дружка, - мама кивнула на телефонную трубку.
Я растерянно поглядел на трубку.
- А чего я ей скажу-то? Я не знаю, где этот идиот… Мы гуляли всей толпой, потом они с подругой отошли «на минутку». Мы их ждали, ждали. Но они, видимо, увлеклись друг другом и забыли про нас…
- Ясно. Что за подруга? – мама нервно потушила окурок.
- В первый раз видел. Вроде тоже в меде учится, живет в общаге с этой, - я кивнул в сторону ванной. - Так что к ней они пойти не могли, их не пустили бы. Да и народу там в комнате и без гостей, наверняка, куча…
Я судорожно соображал, куда мог деться Димыч – пьяный, с бабой и гитарой. Ничего похожего на правду в голову не приходило. Гулять-то мы частенько гуляли, бывало, что и до ночи, всякое случалось, но одним из последних срабатывал рефлекс в любом состоянии брести в сторону дома – в постель, в берлогу, в лежку…
Тем временем дверь в ванной открылась, явив утреннему свету мою нечаянную подругу. Лицо ее, умытое и посвежевшее (не такое страшное, как казалось еще полчаса назад), было убийственно белым. В одной руке она тискала свою дермонтиновую сумочку, а в другой, как будто вставка из совсем другого фильма, застенчиво зеленели доллары, перетянутые желтой канцелярской резинкой.
- Я… Вот… Это было в моей сумочке… Я не знаю, откуда… Может, это ты положил? – не нашла более разумного объяснения окончательно смешавшаяся девица. Мама, очевидно, сразу заподозрившая свое чадо в снабжении наркотиками всех «торчков» нашего городка, а заодно и в продаже в рабство чеченцам доверчивого Димыча, подозрительно уставилась на меня, угрожающе быстро теряющего призовые баллы в ее глазах. Гнетущая тишина повисла над утренним кофе.
/продолжение следует/
